— Прости, — мягко сказал Роум, больше всего на свете желая не доставлять ей страданий. Видя, как Сара из последних сил старается держать себя в руках, будто ожидая новой атаки, он ощутил странную мучительную тяжесть в собственном сердце. В этот момент, несмотря на собственные душевные раны и отчаяние, он понял, что сам любит её, и это понимание дало ему возможность облегчить её боль. Он снова приблизился к ней, и на этот раз она позволила обнять себя.
Роум прижимал к себе хрупкое тело жены, гладил по спине, пытаясь утишить боль, которую сам же причинил. Сара не плакала, и это беспокоило его больше, чем если бы она содрогалась в рыданиях — слёзы помогли бы ей выпустить наружу эмоции, скопившиеся внутри. Она не обняла его, безвольно поникнув в его руках. Он продолжал баюкать её в объятиях, бормоча какие-то слова утешения, пока она не начала успокаиваться. Медленно её руки поднялись к его плечам. Прошло какое-то время, прежде чем он смог вывести её из тихого шока. Наконец, он решил, что Сара сможет обсудить способ наилучшего решения проблемы. Продолжая обнимать её, успокаивая своими прикосновениями, он спросил:
— Ты назначила встречу с врачом?
Сара смутилась, не до конца понимая, куда он клонит:
— Доктор Истервуд хочет, чтобы я приходила к ней дважды в месяц.
Он покачал головой:
— Я имею в виду… аборт.
Даже учитывая его состояние, ему было сложно сказать это — он вздрогнул от совершенного над собой усилия.
Она дёрнулась и в ужасе посмотрела на него:
— Что?
В тот момент он понял, что она не думала о таком решении проблемы. Ей даже в голову это не приходило. Смертельный холод пронзил его. С потемневшими от того кромешного ада, что горел внутри у него, глазами он отодвинулся от неё.
— Я не хочу, чтобы ты рожала этого ребёнка, — резко сказал он. — Я не хочу его. Я вообще не хочу никаких детей — никогда.
Саре показалось, будто её со всего маху ударили в грудь. Она пыталась вдохнуть и не могла. Невидящими глазами она уставилась на него, боясь упасть в обморок, в конце концов, ей удалось набрать в лёгкие немного воздуха.
— Роум, это и твой ребенок! Как ты можешь хотеть…
— Нет, — перебил он её грубым от боли голосом. — Я похоронил своих детей. Я стоял у их могил и смотрел, как их засыпают землёй. Я не смогу снова пережить это. Я не могу принять другого ребёнка, так что не… не проси меня пытаться. Я научился жить без них, без моих мальчиков, но никакой другой ребёнок никогда — никогда! — не заменит их.
Его лицо исказилось, будто в агонии, ему тоже не хватало воздуха — так сильно перехватило дыхание. Роум постарался взять себя в руки, и ему это удалось, хотя от прилагаемых усилий лоб его покрылся испариной.
— Я люблю тебя, — сказал он более спокойно. — Сара, я люблю тебя. Я даже не думал, что когда-либо смогу снова полюбить. Любить тебя, обладать тобой — всё это даёт мне силы жить дальше, ждать завтрашнего дня. Но ещё один ребёнок… нет. Я не могу. Не рожай ребёнка. Если ты меня любишь, не… не рожай его.
Она пошатнулась, но затем решительно выпрямилась. Ни одна женщина не должна слышать таких слов, мрачно подумала она. Ни одна женщина не должна стоять перед таким выбором. Она любила его — и, раз она любила его, то любила и его дитя. Сара понимала, что его мучает, она видела его лицо у могилы сыновей, и знала, что он умер бы вместе с ними, если бы мог. Но, хотя она знала и понимала всё это, ей не становилось легче.
Он смотрел на неё: казалось, адское пламя полыхает у него в глазах, как вдруг по его щекам потекли слёзы.
— Пожалуйста, — дрожащим голосом взмолился он.
Сара закусила губу так, что выступила кровь.
— Я не могу, — ответила она.
Стоя в противоположной стороне кабинета, она повернулась и посмотрела ему в лицо. Её тонкое тело напряглось, словно изнемогало от непосильной ноши.
— Я сделала бы ради тебя всё, о чём бы ты ни попросил, — тихо сказала Сара, взвешивая каждое своё слово. — Кроме этого. Я так сильно тебя люблю, что никогда не смогла бы пожертвовать даже твоим мизинцем, а этот малыш — часть тебя. Я полюбила тебя много лет назад, а не за те несколько месяцев, что прошли после нашей свадьбы. Я любила тебя до того, как ты женился на Диане и раньше, чем ты с ней познакомился. И даже после вашей свадьбы моё чувство не прошло. Я обожала Джастина и Шейна, потому что они были твои плоть от плоти, — она покачала головой, словно не желая верить очевидному. — Что бы ты ни делал, я не перестану тебя любить, я даже не думаю об этом. Если ты не можешь… совсем не можешь принять этого ребёнка, ну что ж — решать тебе. Но я не могу убить его.
Роум отвернулся. Он двигался медленно, словно старик с грузом прожитых лет на плечах.
— И что теперь? — скованно спросил он.
— Тебе решать, — повторила Сара. Она не могла поверить, что говорит это так спокойно, но понимала, что отступать некуда. — Если ты предпочтёшь уйти от меня, я пойму и не перестану тебя любить. Никогда. Если ты останешься, я постараюсь… — её голос вдруг сорвался, и Сара ненадолго замолчала, тяжело дыша. Наконец она нашла в себе силы заговорить снова. — Я постараюсь держать ребёнка подальше от тебя, чтобы он реже попадался тебе на глаза. Тебе не нужно будет заботиться о нём или содержать. Я клянусь, Роум, ты и имени его никогда не узнаешь, если сам не захочешь! В сущности, и отцом-то ты не будешь!
— Не знаю, — произнес он безжизненно. — Мне жаль, но я просто не знаю.
Роум прошёл мимо неё, и Сара едва удержалась, чтобы сразу же не броситься за ним вслед. На полпути он остановился, склонив темноволосую голову, и, не глядя на неё, сказал: